ОПАСНЫЙ ЦВЕТ!
На солнце посмотришь и - слезы тотчас,
Оранжевый цвет не полезен для глаз.
Даже деревья подобный наряд
Скинуть с себя поскорей норовят.
И если металл покрывается ржой,
То прок от него уже небольшой.
Лишь осы такой выбирают раскрас,
Мол, мы ядовиты - не трогайте нас.
Оранжевый - это «оранж», диоксин.
Ты никогда не заигрывай с ним.
С другими ж цветами дружи без боязни -
От прочих цветов ты не станешь проказным!
Карпуха мысленно усмехнулся, а потом задумался и стал смотреть в окно.
- Мне у метро «Шулявская» остановите!» - крикнул кто-то из пассажиров.
Карпуха заметил их сразу - когда они еще только подходили к машине. Их было двое – один здоровый, розовощекий и упитанный, другой маленький, бледный и худой. Но от того, что оба были в вышиванках и с оселедцами на бритых головах, они казались близнецами. Приняв у них деньги, водила сухо сказал:
- Проходите скорей и садитесь, но только - в самом конце!
Карпуха оглянулся и увидел, что на задней стенке над последними сидениями была привинчена металлическая табличка: «Места для вышиванок!» Вошедшие, не обратив внимания ни на строгий тон водилы, ни на табличку, весело попадали на указанные места, достали по бутылке пива и принялись обсуждать какие-то приемы из боевого гопака. Песня из динамика стала звучать значительно громче.
Карпуха усмехнулся про себя: «Боевой гопак! – придумают же. Тоже мне – мирная нация, когда даже танцы - и те у нас боевые. Хуже нас, пожалуй, только кавказцы – те прямо с ножами и саблями танцуют. Чтоб враг их врасплох не застал. А на Россию, как обычно, все шишки валят, хотя там, насколько я знаю, отродясь не было ни боевого хоровода, ни калинки-малинки с лимонками».
Отхлебнув из горла «Львовское» пиво, тот, который был крупнее, вдруг вальяжно крикнул:
- А чого це у нас в маршрутцi пiснi на «языку» чужої - навiть ворожої – держави лунають? Маестро, постав Бурмаку або Скрипку!
Визг тормозов огласил ближайшие окрестности. Машина остановилась в том же ряду, где ехала, и через секунду в салон вышел водила – в руках у него была гнутая монтировка. Задетое им радио сбилось на другую волну:
«Комбат батяня, батяня комбат,
Ты сердце не прятал за спины ребят…»
Глаза водилы налились кровью, а один даже начал нервно тикать.
- Кто заказывал на мове? – спросил он, направляясь к последнему сидению. Пассажиры, и так офигевшие от внезапной остановки, теперь и вовсе обомлели.
«По-моему, это уже перебор! - подумал Карпуха, поднимаясь со своего места, - жаль водилу – посадят же!» И преградил ему дорогу.
Водила хотел было оттолкнуть невысокого Карпуху, но тот не только устоял, но и сумел даже сделать шаг вперед. От неожиданности водила опешил.
- Ты что на пути стал? – возмутился он.
- А путь у тебя в никуда – чего кидаешься на пассажиров?
- Те двое уже не пассажиры, а хромые пешеходы, не веришь?
- Верю, потому и спрашиваю – что они тебе сделали, чтоб им ноги ломать?
- Что сделали?! Я скажу щас, что сделали, - водила опустил монтировку. - Я киевлянин в десятом поколении. Я в этом городе родился и вырос. Отсюда четверть века назад меня отправили на войну. Сюда же я потом и вернулся – без обид и претензий - хотя награды мои звенят не на груди, а в металлоискателях. В этом же городе я пропахал всю жизнь. И после этого мне, всякая приблудная шваль, надевшая вышиванки, будет указывать, на каком мне языке музыку слушать? И говорить, что я им что-то должен в своем родном городе?! Сколько? Пусть назовут цену! И я вот прямо сейчас с ними рассчитаюсь!!! Отойди в сторону.
Но Карпуха не шелохнулся.
- Дружище, - сказал он, - здесь вряд ли найдется кто-то, кто к тебе относится с большим пониманием, чем я. Но ты, брат, сейчас не прав. Они ведь тоже имеют право - и на ношение вышиванок, и даже на то, чтоб попросить тебя найти песню на мове, это ж и их город.
- Так пусть ведут себя, как люди! Ты слышал - как они попросили?
- Плохо попросили - согласен, но ведь и ты тут не слишком добрые правила понаклеивал.
- А плевать мне! Это моя машина – собственная, и какие хочу, такие правила и устанавливаю. Потому что я – один, а на их стороне против меня машина государственная, забившая в Законы и Указы, что я им всем что-то должен! За всё, что им померещилось. За недоразвитую мову, за убогую историю, и даже за голодомор! Ну так пусть возьмут, если получится, но сам, добровольно на блюдечке, я им ничего не принесу! Потому что я - Человек, а не нитка в вышиванке. И эта моя маленькая правда перевесит всю их соборную брехню. Дай дорогу!
- Нет, - ответил Карпуха. – Стой. Ты всё правильно сказал, да только спрашивать надо с тех, у кого власть, а не с этих вырядившихся арлекинов. Тебя, брат, просто очень допекли. Давай успокаивайся, в тюрьму, что ли, хочешь? Нужно ехать. Мы ж посреди проспекта встали – сигналят нам все, слышишь?
- Да, водитель, поехали! – заговорили пассажиры. – Хватит нам и так политики!
Водила дернул головой, как бы отряхивая наваждение, развернулся и молча сел за руль. Маршрутка тронулась.
- Вкрай москалi оборзiли! – вдруг снова подал голос здоровяк в вышиванке, осмелевший от полученной поддержки. – Дома вiн у себе… Окупант - вiн навiть у десятому поколiннi все одно залишається окупантом.
- Что? - обернулся Карпуха. - Ты что только что сказал?
- А то! - продолжил тот. - Життя вже немає українцям вiд п`ятої колони!