Вышиванка для Маугли - Страница 10

Я тогда, помню, тоже ничего не возразил, но уже едва сдержался. И первый раз по-настоящему задумался и стал с людьми разными разговаривать. Я тебе тогда, помнишь, звонил – спрашивал насчет обучения в школе. У меня тогда же начался и некоторый дискомфорт в отношениях с Хрыстыной. И с каждым днем находилось всё больше тем для разногласий.

Однажды, например, мы с ней ехали в маршрутке, а впереди нас сидел пассажир из Хабаровска. Мы это поняли потому, что он по мобилке с дочкой разговаривал и спрашивал, как там у них дома и что привезти из командировки? Закончив говорить, он повернулся к нам: «Я прошу прощения, не подскажете, где можно здесь «Киевский торт» купить?» Хрыстя отреагировала мгновенно: «Я не розумiю, що ви кажете. Говорiть українською!»

Россиянин немного растерялся, посмотрел на нас, сказал: «Извините» и отвернулся. Я шепнул Хрыстыне:

- Зачем ты так? Ты же по-русски понимаешь.

На что она мне громко ответила:

- Я в своїй країнi маю право чути українську мову!

Нам было уже пора выходить, мы поднялись, я тронул русского за плечо и сказал: «Извините нас», - и мы вышли.

Хрыстя за это со мной весь вечер не разговаривала, да и я сам не очень хотел. Я тогда снова задумался: «А разве у нее есть такое право – слышать украинскую речь? У нее есть право самой говорить на родном языке. Но такое же право говорить на родном есть и у русского – даже командированного, - не говоря уже о тех, кто здесь живет. То есть, получается: моя любимая женщина открыто проявила неприязнь к человеку другой национальности, о котором ничего, кроме того, что он из Хабаровска, не знала и который ей не сделал ничего плохого». Мне было стыдно за нее. Разве для того, чтобы любить Украину, обязательно нужно ненавидеть Россию? Я так не смогу.

ХОЛОДНАЯ ЭТНИЧЕСКАЯ

Короче, с каждым днем наше с Хрыстыной счастье начало всё больше накрываться медным тазом. И вроде почти ничего не изменилось – я по-прежнему ее любил и хотел, но у меня было такое чувство, что этой любви стало что-то мешать – как будто в презерватив несколько песчинок попало. Таких себе маленьких, почти невидимых, но которые могут угробить любое райское наслаждение.

«Любовная лодка разбилась о быт», - написал когда-то Маяковский за несколько дней до своего рокового выстрела в сердце. Так и наше суденышко напоролось на что-то, куда более страшное, чем быт, и стало тонуть. Иногда такая безнадега накатывала, что даже жить не хотелось, знаешь, тяжелая вещь – крушение иллюзий. Я вдруг стал замечать, что всё, что мне раньше нравилось, теперь наоборот вызывает раздражение и неприязнь. Ежедневное ношение вышиванки порядком поднадоело, и если б не Хрыстына, я давно сменил бы ее на нормальную рубашку. Телевидение, казавшееся мне сначала открытым и свободным, теперь тоже вызывало оскомину – оно явно не отражало ситуацию в стране и было не менее подконтрольным власти, чем в России. Украинская мова всё чаще ассоциировалась с каким-то оскорблением и унижением. У меня даже от моих любимых вареников стало сводить горло, а после украинского борща – каждый раз мучила изжога. И от названий на этикетках типа «Горилочка» или «Огирочки» веяло какой-то слащавой приторностью. А от детских голосов, пискляво объявляющих станции метро, хотелось даже уши заткнуть. Что-то во всём этом было ненормальное, притворное, что ли, похожее на рюшечки, бантики, окантовочки на платьях самой главной украинки.

Я даже уже стал замечать недостатки и у самой Хрыстыны, которая мне всегда казалась безупречно красивой. Я вдруг обнаружил, что у нее на лице какие-то слишком крупные поры, а пальцы на руках толстоватые. И еще то, что она вся - от ног до спины - покрыта легким волосяным покровом, то, что меня прежде умиляло, так теперь стало даже пугать. Я стал смотреть на нее, как через увеличительное стекло, или, может, это я раньше смотрел через уменьшительное. Короче, что тут рассказывать - всё явно двигалось к финалу, и он быстро наступил - окончательно и к тому же прилюдно.

Место, в котором наша лодка успешно пошла ко дну, называлось очень даже символично - ресторан «Посейдон». Мы в нем вчера небольшой компанией собрались отметить юбилей – пять лет магазину Хрыстыны. Кроме нас двоих был Хрыстин брат со своей девушкой Маричкой и еще их один родственник – Йосып Панасович. Он в этом магазине то ли бухгалтер, то ли товаровед – я так и не понял. Пока делали заказ, к брату-телеведущему пару раз подходили какие-то его поклонницы и просили автографы, которые он охотно раздавал.

Первый тост у нас был за Хрыстин бизнес, второй за Украину, третий еще за что-то, ну всё, как полагается. А вот четвертый или, может, пятый тост именитый брательник предложил выпить за то, чтоб «на всiх ворогiв рiдної неньки звалилися такi лиха, вiд яких вони позагиналися! Щоб саджали хлiб – виростав бур`ян, бурили нафту – лилася багнюка, пили воду – а там отрута». Я уже было поднес рюмку к губам, но остановился.

- Погодите, - говорю, - а про каких врагов мы говорим?

Все тоже застыли.

- Как про каких? – удивился Хрыстин брат. – Ты не знаешь разве, где по улицам Медведевы ходят?

Я молча поставил рюмку на стол.

- Ты что, Юрко? Пей давай, или горилка тебе наша уже не в радость?

- Нет, ребята, мне не в радость, как вы к России относитесь. Какой она нам враг?

- Не враг, а кто? Они ракеты на нас свои направить грозятся - из братских чувств? А Крым вечно подначивают, своим называют - по-дружески, да? А пятую колонну укрепляют информационными подпорками - из великой любви к нам? Пей давай, а то поругаемся.

Я снова взял рюмку, встал и резко вылил ее через плечо. Скажу честно, сам от себя не ожидал такого поступка – как будто на секунду моя рука вдруг стала рукой Москвы. И молча сел. Мне вдруг стало легко - я как будто освободился от чего-то, что на меня последнее время давило. Хрыстына ахнула, Маричка прижала пальцы к губам, Хрыстин брат неотрывно уставился на меня – я думал, он сейчас бросится с кулаками – прямо через стол. Но он не бросился, а наоборот расплылся в улыбке: